Иди за мной и не ссы никогда
Миша возвращался из месячного отпуска, предоставляемый солдатам - срочникам, в армию.
Отпуск пролетел в каком-то пьяном, развесёлым угаре и непрерывном блуде, словно истосковавшееся по женской ласке и алкоголю тело, набирало приятного впрок, как пересохшая земля до чавкающего хлюпа влагу, для прохождения дальнейшей службы в рядах РА, ну и, конечно, для залихватских врак сослуживцам на тему « ..а я вот бабу порол по пьяни..».
На проводинах набилось народу: многочисленные друзья, родственники и малознакомые девчонки, утолявшие его жажду отпускной похоти и которых Мишка сейчас пытался пристроить в «хорошие руки», как собачек, которые хозяину стали не нужны, а выкинуть как-то жалко, по друзьям остававшимися на гражданке и бобылями. Перепились все, как водиться, в усмерть…
На перроне утром, его, полупьяного, провожал один отец. Мать не пошла, боясь расплакаться, как когда-то на призывном пункте. Никто из друзей, ещё пару часов назад пьяно клявшиеся, что непременно придут и чтоб без них даже не думал уезжать, так и не появились, как не пришли и в первый его отъезд - в армию. Ехал Михаил в Хабаровск, в поезде предстояло провести скучных четыре с половиной дня.
-Тут покушать мать завернула, - отец перебирал какие-то пакеты, в объемистой спортивной сумке, втолковывая плохо соображающему вояке. - Тут одежда, тут мыльно-рыльное… и это… я тебе тут на опохмел …бутылочку положил… и пивка там, полторушечку.
Холодная, даже по мартовским меркам, погода, с пронизывающим до самых косточек, кусачим, ветром не располагала к долгому прощанию, но предавала маломальскую ясность мыслям, ни в какую не желающим выходить из алкогольного ступора.
- Спасибо, пап.
- Ну что, давай прощаться. Как доберешься сынок, обязательно напиши, слышишь?
- Пап, конечно напишу. Ну, бывай, что ль? Поеду, дослужу…
Крепко, по-мужски обнялись, расцеловались, и Мишка, понукаемый нерусским проводником с характерным грузинским акцентом, забрался в плацкартный вагон поезда, следовавшего маршрутом «Харьков-Владивосток», отыскал своё место, поместил сумку под нижнюю полку и сразу же провалился в тёмные, тягуче-липкие сновидения.
Из забытья его вырвала настойчивая тряска за плечо. Открыв один глаз и со злостью сильно оттолкнув руку, приносящую беспокойство, Миша всем своим видом демонстрировал полное пренебрежение к происходящему и что-то лепетавшему ему человеку. В голове ежесекундно что-то взрывалось, стучало молоточками, и каждый удар сердца запускал волну новых, неприятных болевых ощущений, свойственным Мишкиным отходнякам. Но армяшка или азербан, хрен их «нерусских» разберёт, не унимался, продолжая трясти и с акцентом говорить.
-Руку убери от меня. Что надо? – стал беситься воин от такой настойчивости.
-Брат, брат… тут дед с нами поедыт ты это, уступы иму мэсто внизу, а? Старенький он савсэм, а у ныго верхная полка, а? брат…
Мишка уселся, скукожившись, обхватив руками свое тело, сунув ладони подмышки, хмуро пялился то на хачика, то на деда, то в окно. «Это сколько же, интересно, я проспал-то? Херово - то как…похмелье, блин, сраное!… дед этот, долбанный, ещё» неслось в голове, соображалка работала туго и вся гамма обуреваемых им чувств читалась на его, опухшем от похмельного сна, лице.
-Да какие проблемы, - нарочито бодрым голосом, выйдя из ступора, весело объявил своё решение солдат. – Конечно, дед, сейчас только оклемаюсь малёха. Да ты садись, не маячь, в ногах правды нет.
Перебрался Мишка быстро: за постельное бельё при посадке ещё не расплачивался, вырубился одетым в военную форму, поэтому перестилать нечего не пришлось, а сумку решил не трогать, дед ехал до самого Владика. За время так называемого переезда успел познакомиться с соседями. Армянина звали Ашхен, - «но всэ завут Сашей», дед назвался Петровичем и какой-то молодой человек, лет эдак тридцати или около того, Николай. В вялотекущей беседе с попутчиками Михаил выяснил, что продрых он не меньше семи часов, что подъезжают они к Тайшету, и что спящим он матерился на весь вагон и по сюжету сна видимо с кем-то крепко ругался.
-А не выпить ли нам за знакомство? - не выдержала душа вояки, алчущая специализированного лекарства.- У меня, если что, с собой есть.
-Ну-у-у… - задумчиво протянул Петрович, почесывая своей пятернёй небритую щеку. – В хорошей то компании, отчего не выпить-то?
- А ты, Ашхен, будешь? – Миша уже доставал из сумки отцовскую схронку и нехитрую закуску.
- Канэчно, брат, буду…- согласился армянин и к Мишкиному удивлению тоже достал, из своих загашников, бутылку водки и суетливо стал копошится на столе, убирая в сторону кроссворды и газеты, освобождая место для задуманного приятного времяпрепровождения. Николай пить отказался, он скоро выходил в Нижнеудинске, но с тоской «любителя этого дела» следил за уже первой пропущенной « За знакомство!» и сразу же последовавшей вдогонку «Будем!», стопками.
Ашхен оказался приятным собеседником, и вся первичная Мишкина неприязнь улетучивалась с каждой новой проглоченной порцией водки. Армянин был маленького роста, степенен в движении и в суждениях, он ехал чем-то торговать во Владивосток, чем именно Мишка даже не вникал, было глубоко пофиг. Старик наоборот, был суетлив, болтал без умолку и не впопад, крошил едой на стол и на себя и, захмелев, ещё обильнее начал жестикулировать руками. Он ехал перед смертью повидать сына в Благовещенске, но, глядя на деда, Мише думалось, что видимо не в первый и уж точно не в последний раз дедок катит «повидаться перед смертью».
Незаметно сошел в Нижнеудинске Николай, его место занял молодой парень, самой что ни на есть богатырской наружности. Звали его Илья. Короткостриженый, высокий, под два метра ростом, со